|
|
|
|
|
|
|
 |
 |
 |
|
|
Назидание о грядущемКириллин В.М.
Профессор Московской Духовной Академии, доктор филологических наук В.М. Кириллин поделился с читателями портала Богослов.Ru своими размышлениями о фильме «Гибель империи. Византийский урок», а также о дискуссии, которая идёт в том числе и на страницах портала.
Не буду рассуждать здесь о кинематографических достоинствах или недостатках фильма, – это дело профессионалов. Не буду толковать о научной тождественности представленной фильмом картины прошлого тому, каковой в действительности была история Византии и Европы. По большому счету, этого в полной мере не знают даже самые просвещенные историки: и факты не все нам открыты, и грань между объективным и субъективным отношением к точно известному всегда ведь очень зыбка, обусловлена и спорна. Кстати, и сам создатель фильма не ставил перед собой научных целей. Да, он допустил некоторые натяжки. Например, не только Запад способствовал процессу отделения в начале XIII в. Болгарии и Сербии от Византии, но и сами болгары и сербы издавна и настойчиво стремились к самостоятельности, – явление естественное для отдаленных провинций при слабой притягательной силе центра. Не только прозападные настроения болгар и сербов обманно привели их к лишению независимости на рубеже XIV-XV веков, но прежде всего их собственная слабость перед силой османов и одиночество в братском христианском мире. Не буду, наконец, оспаривать уже брошенные в адрес автора фильма (и даже Русской Церкви) обвинения в сервилизме, в увлечении пропагандой и агитацией. Пока эти запущенные в публику обидные словечки терминологически не определены и логико-содержательно не обоснованны, нет предмета для серьезного разговора. Вот будет конкретика, а не нервические восклики, тогда и поспорить можно. Хотя мне вполне понятно, как раздражительны для нашего доморощенного свободного человека употребленные о. Тихоном выражения «внешняя агрессия», «еврейские капиталы», «ненависть Запада», «олигархия», «коррупция», «преемственность власти», «вертикаль власти», «боеспособная армия», «национальный вопрос», «демографическая проблема», «Сталин», «традиционализм» и, особенно, «православная вера». Полагаю, интереснее поразмышлять о сути представленной зрительскому суду работы. Очевиден ее публицистический пафос. И в этом смысле автор отчетливо выступает как служитель, агитатор и пропагандист своей идеи. А как же иначе, смею спросить? Даже юношеские, в поэтическом восторге, вздохи и охи под Луной о безответной любви имеют свою идею, служение ей, ее агитацию и пропаганду. По-другому среди людей строится только поток безумного сознания в палате № 6 (да и то надо еще у психиатров спросить, действительно ли по-другому). Так что идеологичность обсуждаемого фильма есть естественная норма. Впрочем, как и норма – его приятие или неприятие, буквальное или же ассоциативное понимание. У каждого свои критерии. Например, для одних апельсины, рассыпавшиеся на константинопольском рынке в ходе избиения турками греков, – это намек на оранжевую революцию (хотя вроде на площадях Киева пару лет назад никто никого не убивал). Для меня же тут никакого намека нет: не редька же, в самом деле, должна была тогда посыпаться с торговых лотков!? Но даже если и есть тут намек, то что же в этом плохого? Разве это не хороший художественный прием, только обогащающий коммуникативную связь между творцом фильма и зрителем? На то и публицистика, чтобы возбуждать сознание. Итак, о чем же фильм о. Тихона? На мой взгляд, действительно, слишком прост был бы ответ: о Византии и ее падении. История гибели великой империи – это лишь поразительно красочный, многогранный, знаменательный образ прошлого. Это лишь фабула для экстенсивного размышления. Но раз – образ, значит он что-то отражает, то именно, к чему отсылает нас автор. Тогда чтó же является настоящим сюжетом, скрытой интригой авторской рефлексии? И опять-таки вроде бы ясно. Лексико-терминологически монолог о. Тихона определенно связывает нас, его зрителей, с нашим нынешним бытием. То есть на самом деле фильм о сегодняшней России. О ее внутренней и внешней политике, о ее экономике, о власти в ней, о разных проявлениях кризиса в ее жизни – в государственной идеологии, в культуре, в общественной и частной морали, в быту. Вот это, думается, и вызвало столь бурный гнев у нашей свободомыслящей интеллигенции: мол, опять Церковь вмешивается в жизнь общества, навязывая ему свои идеи (ей, свободомыслящей интеллигенции, видно, очень хочется, чтобы Церковь была вне общества). Позволю себе поправочку: не Церковь, а только один православный священник, монах, и не навязывает, а только делится с обществом своим пониманием истории. Разве у него нет такого права? Есть. Как и у всех остальных наших соотечественников без различия по чинам и положению. Ну, взял бы, в самом деле, какой-нибудь прогрессивный профессор, скажем, господин Афанасьев (все-таки известный, авторитетный специалист и общественный деятель), да и рассказал нам так же ярко (чтобы излечить нас от вредных заблуждений) о другой истории, – к примеру, о совершенно бескровном создании Карлом Великим Священной Римской империи в Западной Европе, или о том, что в 1204 г. Константинополь вовсе не был завоеван крестоносцами и что квадрига коней на соборе св. Марка в Венеции есть не трофей из Византии, а бескорыстная жертва какого-нибудь благородного дожа, или что в 1453 г. войска папы Римского, согласно флорентийской договоренности, героически сражались с турками под стенами Византийской столицы, защищая своих братьев по вере греков, или что-нибудь о примерах безукоризненно честной, лишенной меркантилизма, циничности, двойных стандартов политики, или о том, как хорошо плясать под чужую дудку, любить только исключительно себя, отдать дедово и отцово наследие постороннему человеку, оставив собственных детей в нищете и зависимости от него и т. д. Имеется же право говорить об этом! Ан нет, дремлет пылкое слово понимающих с их исторической правдой. Так вот. И всё же – об истинно главном в фильме о. Тихона. Его тайна, полагаю, вовсе не в актуальных параллелях с современностью. Кинопублициста, пожалуй, выдают зыбь едва различимой скорби, иногда колеблющая ровное течение его речи, да печаль в редких промельках его взгляда прямо в глаза зрителя. Мне представляется, фильм о. Тихона, на самом деле, о будущем. О том, что нас всех ждет, если мы – и народ, и разные ответственные лица – как единое сообщество не научимся любить, понимать, ценить сами себя; если мы не прекратим последовательно разрушать доставшееся нам наследие; если мы не перестанем, как раб нерадивый, тупо зарывать оставленные нам нашими пращурами «таланты», наивно полагаясь на «авось» или надеясь на помощь какого-то доброго дяди – в образовании, науке, духовно-художественной сфере, экономике, производстве, сельском хозяйстве; если мы будем превозносить чужое и низвергать своё, уничтожим в себе ощущение исконной причастности к своей Родине и к её истории; если мы забудем о великом нравственном императиве «возлюби ближнего своего, как самого себя», то есть забудем о необходимости самоуважения, предполагающего столь же почтительное отношение к другим; если мы откажемся от самоорганизации на основе всеопределяющего постулата «во всем, как хотите, чтобы с вами поступали люди, так поступайте и вы с ними», то есть откажемся от утверждения прерогативы личной и взаимной ответственности друг за друга, за землю в которой мы родились и которую оставим после себя, от единых созидательных усилий во имя нашего общего благоденствия. Вот о чем преподанный нам о. Тихоном «византийский урок»! Именно об этом красноречиво говорят заключительные кадры фильма, когда символическая группа, представленная быком, львом, юношей и орлом, с тихой грустью оставляет пустой город, уходя в пустоту же, и когда затем следует панорама Стамбула с куполом Софийского собора в обрамлении минаретов и звучит пение молитвы к Пресвятой Богородице со словами «...Зриши мою беду, зриши мою скорбь...». |
|||||||||
|
||||||||||
 |
 | |||||||||
|
