Падение Константинополя в 1453 году.
Глава 6. Осада началась

Православная Церковь считает Пасху самым большим праздником, когда каждый христианин радуется Воскресению Спасителя. Но в Светлое Воскресенье 1453 г. в сердцах жителей Константинополя было мало радости. Этот день пришелся на 1 апреля. После зимних штормов на Босфор вернулась весна. В садах, разбросанных по городу, зацвели фруктовые деревья. Прилетевшие соловьи запели в зеленых зарослях, и аисты вили на верхушках крыш свои гнезда. В небе тянулись караваны перелетных птиц, направлявшихся на свои летние гнездовья на далеком севере. Однако в это же самое время Фракия содрогалась от грохота двигавшейся по ней громадной армии — людей, лошадей, быков, тащивших скрипучие повозки.

В течение многих дней жители города молились о том, чтобы они могли исполнить все обряды Страстной недели в мире. По крайней мере это их желание осуществилось: первые вражеские солдаты показались под стенами города только в понедельник 2 апреля. Небольшой отряд защитников предпринял против них вылазку, убив нескольких человек и многих ранив. Однако при приближении все новых и новых турецких войск смельчаки поспешно вернулись в город, а император приказал разрушить мосты через рвы и закрыть городские ворота[1]. В тот же день он также распорядился протянуть через вход в Золотой Рог заградительную цепь. Один конец громадной цепи был прикреплен к башне Евгения под Акрополем, другой — к одной из башен морских стен Перы; на воде цепь поддерживали деревянные плоты. Установка заграждения была поручена генуэзскому инженеру Бартоломео Солиго[2].

В четверг 5 апреля под стенами Константинополя собралась вся турецкая армия под командованием самого султана, который временно расположился на расстоянии полутора миль от города. На следующий день он продвинул свои войска на их основные позиции, поближе к стенам. Осажденные, в свою очередь, также заняли отведенные для каждого позиции[3].

Константинополь расположен на полуострове почти треугольной формы со слегка изогнутыми боковыми сторонами. Сухопутные стены простирались от квартала Влахерны на берегу Золотого Рога до района Студион на Мраморном море в виде немного выгнутой линии; длина их составляла около четырех миль. Длина стен по берегу Золотого Рога была примерно три с половиной мили; вогнутой, извилистой линией они тянулись от Влахернов до мыса Акрополя, известного сейчас под названием мыс Сераля и вдающегося в Босфор несколько к северу. От мыса Акрополя до Студиона длина стен равнялась примерно пяти с половиной милям; они шли здесь вдоль тупой оконечности полуострова, выходящей на Босфор, а затем слегка вогнутой линией вдоль берега Мраморного моря. Морские стены, прикрывавшие город со стороны Золотого Рога и Мраморного моря, были одинарными. На Мраморном море они почти вплотную подступали к воде и имели 11 ворот, выходящих прямо в море; здесь имелись две небольшие укрепленные гавани для легких судов, которые не могли обогнуть мыс и войти в Золотой Рог из-за часто дующих северных ветров. По берегу Золотого Рога между стенами и водой с течением веков образовалась береговая полоса, которая была застроена теперь складскими помещениями. На этом отрезке стен имелось 16 ворот. Перед этими стенами у западного их окончания Иоанн Кантакузин прорыл для защиты уязвимого района Влахерны ров через илистую прибрежную полосу. Стены были в довольно хорошем состоянии, и, кроме того, предполагалось, что они вряд ли могли подвергнуться серьезному нападению. И хотя в 1204 г. франки и венецианцы ворвались в город именно со стороны Золотого Рога, подобная угроза была реальной только тогда, когда залив полностью находился в руках нападающих. Там же, где полуостров округлой дугой вдается в море, течение настолько быстрое, что десантные корабли не могли подойти вплотную к основанию стен; помимо этого, дополнительную защиту для стен, тянувшихся вдоль берега Мраморного моря, представляли мели и рифы.

Главный удар скорее всего следовало ожидать со стороны сухопутных стен. На их северной оконечности заметно выступал за общую линию квартал Влахерны. Вначале это был один из пригородов; в VII в. он был обнесен одинарной стеной и включен, таким образом, в черту города. В IX и XII столетиях стена обновлялась и была усилена фортификационными сооружениями императорского дворца, который прямо рядом со стеной построил Мануил I. На южном конце влахернской стены, обращенном к Золотому Рогу, ее усиливал прорытый Иоанном Кантакузином ров, который, по-видимому, огибал угол стены, спускавшейся к самому заливу, и проходил вплоть до подножия крутого холма, на который стена поднималась. Затем стена под прямым углом поворачивала к основной линии городских укреплений. В этой стене имелось двое ворот — Калигарийские и Влахернские, а также небольшая потайная дверца под названием Керкопорта, обычно закрытая, расположенная в том месте, где влахернская стена соединялась под углом со старой стеной Феодосия. Стена Феодосия, сооруженная в правление императора Феодосия II префектом Анфимием, шла от этого места непрерывной линией до берега Мраморного моря. Эта стена была тройной. Снаружи ее был глубокий ров шириной примерно 60 футов, отдельные участки которого при необходимости могли быть наполнены водой. По внутренней стороне этого рва проходил невысокий зубчатый бруствер; между ним и стеной шел проход шириной от 40 до 50 футов. Этот проход, называемый Периволос, тянулся по всей длине стен. Затем возвышалась стена, обычно описываемая как наружная, высотой около 25 футов, с квадратными башнями, расположенными на расстоянии от 50 до 100 ярдов одна от другой. За стеной имелся еще один внутренний проход, называемый Паратихион, шириной от 40 до 60 футов. Далее поднималась внутренняя стена высотой около 40 футов, с башнями квадратной или восьмиугольной формы высотой примерно 60 футов; они были расположены так, чтобы прикрывать промежутки между башнями внешней стены.

В стенах Феодосия было несколько ворот, часть которых использовалась населением, другие же предназначались лишь для военных целей. Недалеко от берега Мраморного моря имелась небольшая дверца. Затем, если двигаться на север, шли Золотые ворота, или Первые военные ворота, через которые по традиции торжественно въезжал император по прибытии в город. Затем шли Вторые военные ворота, и за ними Пигийские ворота, называемые сейчас Силиврийскими, предназначенные для невоенных целей. Недалеко от них были расположены Третьи военные ворота. Далее рельеф местности повышался до Регийских ворот и расположенных еще выше Четвертых военных ворот. На самой верхней точке гребня находились ворота Св. Романа, называемые сейчас Топкапу. Затем следовал резкий спуск, примерно на 100 футов, к руслу небольшой речки Ликос, которая втекала в город по трубе, проложенной под стенами в 200 ярдах южнее Пятых военных ворот. Эти ворота, расположенные, таким образом, в долине реки, были известны византийцам как ворота Св. Дня Господня (Кириаки), по названию расположенной поблизости церкви; однако в народе их, по-видимому, называли военными воротами Св. Романа, и авторы, описывающие осаду, постоянно путают их с гражданскими воротами того же названия. С этого места начинался новый подъем стен на другой гребень, на вершине которого находились Харисийские ворота, называемые теперь Адрианопольскими. Участок стен над рекой Ликос, известный как Месотихион, всегда считался наиболее уязвимым местом городских укреплений. Харисийские ворота иногда называли также Полиандрионом, а отрезок стен, шедший по вершине гребня до Ксилокерконских ворот, расположенных перед самым стыком стен Феодосия с влахернской стеной, известен как Мириандрион[4].

Когда в 1422 г. султан Мурад напал на город, византийцы сконцентрировали свою оборону на наружной стене, через которую турки так и не смогли пробиться. Джустиниани и император решили, что и на этот раз ввиду немногочисленности находившихся в их распоряжении войск такая тактика будет наилучшей. Расположить достаточно людей также и по внутренней стене оказалось невозможным, и только с ее башен можно было стрелять тяжелыми ядрами и метать камни. Разрушения, произведенные в наружной стене в 1422 г., были в последующие годы в основном устранены, и Джустиниани позаботился о том, чтобы стены были восстановлены полностью. Архиепископ Леонард, который воображал себя военным специалистом, заявлял впоследствии, что все военные руководители обороны ошибались с самого начала и что защищать нужно было внутренние стены. Однако именно эти стены, добавляет он со своим обычным злорадством по отношению к грекам, были в плохом состоянии, поскольку выделенные на их починку средства расхитили два грека, которых он называет Ягаром и монахом Неофитом. Это была чудовищная клевета. Ягар, которого в действительности звали Мануил Палеолог Иагрос, был родственником императора и уважаемым государственным деятелем; его имя неоднократно упоминается в настенных надписях в тех местах, где стены были тщательно восстановлены. Что же касается известного монаха Неофита, друга императора, то, будучи противником унии, он в то время проводил свои дни в покое и молитве в монастыре харсианитов, не принимая никакого участия в общественной жизни, и с трудом можно себе представить, чтобы он мог заполучить контракт на строительные работы. Однако архиепископ Леонард был убежден, что нет такой гнусности, на которую были бы не способны попы-схизматики[5].

5 апреля защитники города заняли позиции, указанные им императором. Сам он вместе со своими лучшими войсками из греков выбрал себе место в Месотихионе, где стены пересекали реку Ликос. Джустиниани расположился справа и выше от него, в районе Харисийских ворот и Мириандриона. Однако когда стало ясно, что султан намерен нанести главный удар в районе Десотихиона, Джустиниани со своими генуэзцами присоединился к императору, передав защиту Мириандриона братьям Боккиарди с их отрядом. Часть константинопольских венецианцев во главе со своим бальи Минотто заняла оборону в районе императорского дворца во Влахернах, причем в первую очередь они должны были вычистить и вновь заполнить водой ров перед стенами. Их престарелому соотечественнику Теодоро Каристо был поручен участок стены между Калигарийскими воротами и стенами Феодосия. Братья Лангаско и архиепископ Леонард находились со своими людьми за рвом, спускавшимся к Золотому Рогу. Слева от императора стояли отряды генуэзцев во главе с Каттанео, а далее греки под командованием родственника императора Феофила Палеолога, которому была поручена оборона Пигийских ворот. Венецианец Филиппо Контарини должен был защищать участок стен от Пигийских до Золотых ворот, за оборону которых отвечал генуэзец по имени Мануэле. Участок слева от него до самого моря занимал отряд Димитрия Кантакузина.

Стены вдоль берега моря охранялись значительно меньшим числом людей. Джакобо Контарини должен был защищать район Студиона. Следующий участок стен, где вряд ли можно было ожидать нападения, охранялся греческими монахами, которые должны были нести сторожевую службу и в случае опасности вызывать помощь из резерва. Рядом с ними, в районе гавани Элевтерия, стоял принц Орхан со своими турками. В восточной части побережья Мраморного моря в районе ипподрома и Старого императорского дворца расположились каталонцы под командованием Пере Хулиа. Кардинал Исидор с 200 солдат занял позиции у мыса Акрополя. Берег залива Золотой Рог должны были защищать венецианские и генуэзские моряки под командованием Габриэле Тревизано, в то время как его соотечественник Альвизо Диедо был назначен командующим всеми находившимися в заливе судами. В самом городе было оставлено в резерве два отряда: один, под командованием мегадуки Луки Нотараса, имевший на вооружении подвижную артиллерию, занимал район Петры, недалеко от сухопутных стен; другой, во главе с Никифором Палеологом, находился на центральном гребне возле церкви Св. Апостолов. Из состава флота было выделено 10 кораблей для обороны заградительной цепи; пять из них были генуэзскими, три — критскими, один — анконским и один — греческим. Командование над ними было поручено одному генуэзцу; вполне возможно, что это был установивший заграждение Солиго. Весьма важно было иметь среди экипажа этих судов кого-то, кто был бы в хороших отношениях с жившими в Пере генуэзцами, так как другой конец цепи, перегораживавшей Золотой Рог, был закреплен на их стенах. В целом император, очевидно, старался расположить свои греческие, венецианские и генуэзские войска вперемежку, с тем чтобы они чувствовали свою зависимость друг от друга и не затевали распрей на национальной почве[6].

Оборонявшиеся были достаточно хорошо вооружены метательными копьями и стрелами; у них также были пищали и камнеметные орудия. В городе имелось и несколько пушек, но они себя мало оправдали: во-первых, для них недоставало селитры, и, кроме того, оказалось, что когда они стреляли с внутренних стен и башен (а это было необходимо для того, чтобы ядра долетали до войск противника), отдача их была настолько сильной, что ломала сами укрепления. В то же время оборонявшиеся были, по-видимому, лучше защищены доспехами, чем большинство турецких солдат[7].

К утру 6 апреля все защитники были на своих местах; со стен они могли наблюдать за тем, как турецкая армия занимает свои позиции. Султан заранее направил значительную часть войск под командованием Заганос-паши на северное побережье Золотого Рога, где они заняли обращенные к Босфору высоты, изолировав таким образом Перу и следя за всеми действиями, которые могли бы предпринять генуэзцы. Через заболоченный участок почвы в конце залива была проложена дорога, так что Заганос мог легко взаимодействовать с основными силами. Напротив константинопольских стен от Золотого Рога вверх по гребню до Харисийских ворот стояли регулярные войска из европейской части империи под командованием Караджа-паши, имевшего в своем распоряжении тяжелую артиллерию. Орудия были направлены на одинарную стену Влахернов и особенно на ее наиболее уязвимый участок на стыке со стенами Феодосия. От южного берега Ликоса до Мраморного моря расположились регулярные войска из Анатолии во главе с Исхак-пашой. Султан, очевидно, не очень-то доверял ему и поэтому в помощники Исхаку назначил Махмуд-пашу — полугрека-полуславянина, происходившего из старой императорской фамилии Ангелов, который, перебежав к туркам, стал ближайшим другом и советчиком султана. Сам Мехмед принял на себя командование войсками, расположенными в долине Ликоса, напротив Месотихиона. Он разбил свой красный с золотом шатер в четверти мили от городских стен. Перед ней стояли его янычары и другие отборные войска, а также самые мощные орудия, в том числе великий шедевр Урбана. Сразу за главными линиями отдельными группами стояли башибузуки, готовые двинуться в любом требуемом направлении. Перед своими позициями по всей длине стен турки выкопали траншею, над ней соорудили земляной вал с невысоким частоколом, в котором были сделаны на близком расстоянии друг от друга проходы[8].

Флот под командованием Балтоглу имел приказ блокировать побережье, чтобы город не мог получить какой-либо помощи со стороны моря. Вдоль берега Мраморного моря постоянно патрулировали турецкие корабли, так что ни одно даже мелкое судно не могло приблизиться к небольшим прибрежным гаваням. Однако главная задача Балтоглу состояла в том, чтобы прорваться через заграждение, препятствующее доступу в Золотой Рог. Сам он расположился на Босфоре недалеко от причала, известного под названием Двойные Колонны, где теперь находится дворец Долмабахче. Там через 10 дней после начала осады к нему присоединилось несколько крупных судов с тяжелой артиллерией на борту, прибывших из портов Северной Анатолии[9].

Когда император увидел турецкие войска, собравшиеся перед стенами, он предложил Тревизано, чтобы его матросы — почти тысяча человек — прошли, одетые в свою форму, парадным строем по всему периметру стен, чтобы у султана не оставалось сомнений в том, что среди его противников находятся и венецианцы. Те охотно исполнили эту просьбу[10]. Султан со своей стороны в соответствии с законами ислама направил в город парламентеров под белым флагом с последним посланием. В нем говорилось, что, согласно закону мусульман, султан сохранит жителям города жизнь и имущество, если они сдадутся ему добровольно; в противном случае пощады не будет. Но константинопольцы, которые уже мало верили его обещаниям, не проявили желания предать своего императора[11].

Как только эта формальность была выполнена и орудия заняли боевые позиции, турки начали жестокую бомбардировку городских стен. Когда стали сгущаться сумерки этого первого дня военных действий — 6 апреля, часть городской стены в районе Харисийских ворот была уже серьезно повреждена. Непрерывный обстрел в течение следующего дня превратил ее в руины; однако, воспользовавшись ночной темнотой, защитники города сумели ее восстановить. Тогда Мехмед решил дождаться момента, когда он сможет сосредоточить против уязвимых участков стены значительно большее количество орудий; пока же солдатам было приказано засыпать большой ров, с тем чтобы они могли немедленно штурмовать брешь, которую артиллерии удалось пробить в укреплениях. Султан также распорядился рыть подкопы под стены там, где почва окажется для этого подходящей. В то же время Балтоглу было приказано проверить крепость заграждения через залив. По-видимому, уже 9 апреля турецкие корабли повели свою первую атаку в сторону залива. Однако успеха они не имели, и Балтоглу решил подождать подхода черноморской эскадры[12].

Во время этого вынужденного ожидания султан решил, взяв часть отборных войск и несколько орудий, захватить два небольших форта, расположенных за городскими стенами, гарнизон которых сохранял верность императору. Один из них находился в Ферапии, на холме, возвышающемся над Босфором, другой — в деревне Студиос, вблизи побережья Мраморного моря. Замок Ферапия сопротивлялся два дня, пока его стены не оказались разрушенными в результате бомбардировки, а большая часть гарнизона перебита. Оставшиеся в живых 40 человек сдались на милость победителям, и все были посажены на кол. Меньший по величине форт в Студиосе был разрушен за несколько часов. Все 36 уцелевших защитников захвачены на развалинах форта и также посажены на кол. Казни совершались таким образом, чтобы их можно было видеть с городских стен и осажденные поняли, какая участь ожидает тех, кто сопротивляется султану. Балтоглу в это время был послан захватить Принцевы острова в Мраморном море. Только самый большой из этих островов — Принкипос — попытался оказать сопротивление. На самой высокой точке острова, рядом с его главным монастырем, находилась мощная башня, построенная монахами для защиты от пиратов, вероятно, в то время, когда территорию империи опустошали отряды Каталонской компании. Немногочисленный гарнизон башни из 30 человек сдаться отказался. Балтоглу захватил с собой несколько пушек, однако их ядра были бессильны повредить толстые каменные стены башни. Тогда турки, собрав большую массу хвороста, подложили его вплотную к башне и, когда подул благоприятный ветер, подожгли, добавив в огонь серы и дегтя. Вскоре пламя охватило башню. Часть защитников погибла внутри ее; те же, кому удалось вырваться из огня, были схвачены и казнены. Затем Балтоглу согнал мирных жителей острова и продал всех в неволю — в наказание за то, что они допустили сопротивление султану на своей земле[13].

11 апреля султан снова был в своем шатре против стен Константинополя, в месте, где по его повелению уже была сосредоточена вся тяжелая артиллерия. На следующий день началась бомбардировка, которая беспрерывно и монотонно продолжалась более шести недель подряд. Пушки были довольно громоздки, и их было очень трудно удерживать в нужном положении на платформах из камней, покрытых досками: они постоянно скатывались в грязь, образовавшуюся в результате апрельских дождей. Наиболее тяжелые орудия, в том числе урбановский монстр, требовали столько возни, что из них удавалось выстрелить не более семи раз в день. Зато каждый такой выстрел производил огромные разрушения. Пушечные ядра, вырываясь из жерл в облаках черного дыма, с оглушительным грохотом перелетали через ров, ударялись в стену и разлетались на тысячи осколков, так что каменная кладка не могла против них устоять. Осажденные пытались ослабить удары ядер, вывешивая на стены большие куски кожи и тюки шерсти, однако это не приносило большой пользы. Менее чем за неделю наружная стена над руслом Ликоса была во многих местах полностью разрушена, а ров перед ней почти засыпан, так что восстанавливать ее было делом весьма трудным. Тем не менее Джустиниани со своими людьми сумел соорудить в разрушенных местах заграждения. Жители города, мужчины и женщины, каждый вечер с наступлением темноты приносили туда доски, бочки и мешки с землей. Заграждения делались главным образом из дерева, а бочки, наполненные землей, клались сверху, образуя амбразуры. Подобные сооружения были шаткими и ненадежными, однако они давали обороняющимся хоть какую-то защиту[14].

С заградительной цепью на заливе дела у осажденных обстояли лучше. 12 апреля, как только прибыли черноморские подкрепления, Балтоглу направил к цепи свои самые крупные корабли. Когда они приблизились к охранявшим цепь судам, стоявшим на якоре, на тех с турецких кораблей посыпались тучи стрел и пушечные ядра. Подойдя уже совсем вплотную, турецкие моряки стали бросать на корабли христиан пылающие головни, в то время как другие пытались перерезать якорные канаты, а третьи — взять корабли на абордаж с помощью крюков и лестниц. Однако большого успеха они не добились. Ядра их пушек летали недостаточно высоко, чтобы повредить высокие христианские галеры. Мегадука Лука Нотарас был послан со своим резервом на подмогу обороняющимся. Все действия последних были хорошо организованы. Передавая из рук в руки ведра с водой, матросы-христиане потушили огонь. Их стрелы и копья, посылаемые с более высоких палуб и мачт, были значительно эффективнее турецких, а метательные снаряды наносили туркам значительный ущерб. Воодушевленный успехом и руководимый более искусными капитанами, чем у турок, флот христиан перешел в контратаку, стремясь окружить подошедшие наиболее близко к цепи корабли противника. Спасая корабли, Балтоглу прекратил атаку и ушел на свою стоянку к Двойным Колоннам[15].

Это поражение султан воспринял как оскорбление. Со свойственной ему быстротой реакции он сразу осознал, что до тех пор пока его пушки не смогут стрелять по более высоким целям, от них мало толку в сражениях против высоких кораблей христиан.

Его литейные мастера получили срочный приказ улучшить конструкцию пушек. Несмотря на то что рассчитать необходимую траекторию полета ядра было делом нелегким, оружейники уже через несколько дней добились улучшений, удовлетворивших султана. Орудие с более высокой траекторией полета было установлено прямо над Галатским мысом, и оттуда начался обстрел кораблей, стоявших на якоре вдоль цепи. Первый выстрел оказался неудачным, однако второе ядро попало прямо в середину галеры и потопило ее, причем погибло много матросов. Кораблям христиан пришлось уйти за цепь внутрь залива, где их могли прикрыть стены Перы.

Мехмед, однако, возлагал свои основные надежды на сухопутную армию; он считал, что разрушения, причиненные сухопутным стенам, дадут ему возможность овладеть городом и без прорыва через цепь. 18 апреля, через два часа после захода солнца, он приказал начать атаку Месотихиона. При свете факелов, под бой барабанов и звон цимбал отряды тяжелых пехотинцев, метателей копий и лучников, а также пеших янычар бросились, издавая воинственные крики, через засыпанный ров к заграждениям. Они несли с собой факелы, чтобы поджечь деревянные доски заграждений, а на концах пик были укреплены крюки для сбрасывания находившихся наверху бочек с землей. Некоторые тащили приставные лестницы к тем участкам стены, которые еще не были разрушены. Сражение было беспорядочным. На узком участке, где была предпринята атака, турецкое численное превосходство никак не сказалось, поскольку доспехи солдат-христиан были лучше, чем у турок, и это позволяло им сражаться более решительно. Стоявший во главе обороняющихся Джустиниани блестяще доказал свои способности полководца. И греки, и итальянцы были воодушевлены его энергией и храбростью и безоговорочно ему подчинялись. Самого императора при этом сражении не было. Опасаясь, что атака будет предпринята на всем протяжении стен, он срочно отправился объезжать позиции с целью удостовериться, что каждый был в готовности на своем посту. Бой продолжался четыре часа; затем у турок прозвучал сигал отбоя, вернувший их на прежние позиции. Венецианец Барбаро, описавший этот бой в своем дневнике, подсчитал, что нападающие потеряли около 200 человек, христиане же ни одного[16].

Неудача первого штурма стен, последовавшая сразу же после такой же неудачной атаки на цепь, вселила в осажденных новую уверенность в своих силах. Несмотря на непрерывно продолжавшуюся бомбардировку, они с удвоенным энтузиазмом принялись за восстановление разрушенных стен. Если бы только вовремя подоспела помощь извне, город еще можно было спасти.

[1]Krit., с. 40. Похоже, что ров в некоторых местах был наполнен водой (Andr. Callist, стб. 1124).

[2]Barbaro, с. 15–16; Leon. 2, стб. 930; Phrantz., с. 238; Ducas, XXVIII, с. 333.

[3]Barbaro, с. 18–20.

[4]Лучшее и наиболее полное описание городских стен см.: Van Mil. 2. Я, однако, без колебаний присоединяюсь к точке зрения Пирса, согласно которой ворота Св. Романа, упоминаемые в описаниях осады, следует отождествлять с Пятыми военными воротами. Как показывает Пирс, древнее название «Пемптон» (пятый) нигде не упоминается после VII в. В описаниях осады нет и более позднего наименования — ворота Св. Дня Господня (Кириаки). Но в долине Ликоса были только одни ворота — на том участке стен, где происходили наиболее ожесточенные схватки. Похоже, что они были известны в то время как военные ворота Св. Романа и что когда современные событиям авторы пишут о воротах Св. Романа, они имеют в виду другие, городские ворота Св. Романа, нынешние Топкапу, на северном склоне холма (Реars 1, с. 429–435).

[5]Leon. 2, стб. 936; Laon., с. 384. О восстановлении стен после 1422 г., в том числе и надписей с упоминанием Иагроса, см.: Vаn Мil. 2, с. 104–106, 126. Франдзис (с. 225) пишет о Неофите с большим уважением, хотя обо всех, кого он подозревает в нелояльности, он отзывается чрезвычайно критически.

[6]Barbaro, с. 16–19; Leon., стб. 934–935; Phrantz., с. 252–256. Сведения этих авторов о расположении войск в общем совпадают, хотя Леонард Хиосский по возможности избегает упоминания греков, а Франдзис – единственный, кто упоминает генуэзца Мануэле у Золотых ворот. По его словам также, Лука Нотарас находился в Петрионе, а Кантакузин и Никифор Палеолог командовали подвижным резервом. Возможно, что впоследствии Кантакузин заменил Мануэле. В участок, обороняемый Лукой Нотарасом, вошли Петрион и Петра. Только Барбаро сообщает место, где находился Орхан. Пускуло (с. 64–65) и Дольфино (с. 23–24) несколько расходятся в описании расположения войск. Следует учесть, однако, что первый писал по памяти много лет спустя, а второй вообще не был свидетелем осады.

[7]См.: Pears 1, с. 250–252.

[8]Krit., c. 41–42; Tetaldi, стб. 1822. За исключением Эвлии Челеби, который писал спустя два столетия, ни один турецкий источник не сообщает каких-либо подробностей о расположении турецкой армии. Соответствующие отрывки из книги Эвлии Челеби см.: Turková, особенно с. 7–9.

[9]Krit., c. 42; Phrantz., c. 240; Barbaro, с. 21. Двойные Колонны (Диплокион) изображены на плане Константинополя, составленном Буодельмонте в 1422 г. Они указаны на нем в долине пересыхающего ручья между нынешними пл. Таксим и ул. Мачка, приблизительно там, где расположено юго-западное крыло дворца Долмабахче.

[10]Barbaro, с. 19–20.

[11]Krit., с. 40–41.

[12]Barbaro, с. 18–20.

[13]Krit, с. 47–48.

[14]Barbaro, с. 21; Krit., c. 48–49; Phrantz., с. 238–239; Ducas, XXXVIII, с. 339; Laon., с. 386–387.

[15]Barbaro, с. 21–22; Krit., с. 50–51. По мнению Критовула, этот бой произошел после первого штурма стен; однако правильную дату приводит Барбаро. По-видимому, Критовул спутал это нападение на заграждение с атакой меньшего масштаба, произведенной Балтоглу 18 апреля.

[16]Barbaro, с. 23; Krit., с. 49–50.